The Order

The Roman Catholic Church is still actively involved in international politics which does not come as a surprise. There is an aspect of that involvement that makes it surprising, though. Even if it does not seem to be all too obvious. Vatican is no longer an independent subject of contemporary financial, economic, and political affairs. Something as significant as financial, economic, and political independence has become a matter of the past for the institution of the Roman Catholic Church, which has become a very different kind of institution, actually. The Roman Catholic Church essentially is on the brink of extinction and as an institution it can no longer represent Christianity as an organized religion.

The decline of papal power has been long in process and became especially dramatic since the first half of the 20th century. We have already witnessed the result of the final attempts on the part of the papacy to regain at least some control and power, and authority, in the modern world, when Pope Benedict XVI resigned earlier this year becoming the first pope to resign since Gregory XII in 1415.

Benedict announced his resignation shortly after an event that was held at the Vatican to mark the 900th anniversary of the official recognition of the Order of Malta by Pope Paschal II (who was the head of the Catholic Church from August 13, 1099 to his death in 1118). The Knights attended Mass in St. Peter's Basilica and received an audience with Pope Benedict XVI. Benedict had spent several hours with the Order of the Knights of Malta before he appeared in public again looking more tired than ever that day, February 9, 2013.

The Knights of Malta are one of the most feared and whispered-about secret societies in the world. Many of the world’s elite were and are members of the “Knights of Malta” and “Opus Dei”. Unlike many others, the Sovereign Military Hospitaller Order of Saint John of Jerusalem of Rhodes and of Malta is a Roman Catholic religious order of a military nature by tradition. And unlike the Roman Catholic Church, which is mired in all kinds of scandals and is in dire straits now, the Sovereign Military Order of Malta, headquartered in Rome, is widely considered a particularly respectable political player these days and a sovereign subject of international law.

Benedict had yielded his seat to Archbishop of Buenos Aires Jorge Mario Bergoglio, who, on March 13th 2013, became Pope Francis, the first pope from South America, making him the first non-European since the 8th century.

But the most notable fact about Pope Francis is not that he is the only pope to take the name Francis  - evoking the humility of St Francis of Assisi, a 12th century Italian monk. Most surprising of all, he is the only member of the Society of Jesus to become a pope.

But just who are the Jesuits, exactly? There are many various orders in the Catholic Church - such as the Dominicans, Benedictines, Cistercians (including Trappists), and Franciscans. Such orders have more autonomy from the central church. Unlike the secular clergy, the members of those religious orders are not under the jurisdiction of a bishop and can live completely excluded from secular society, depending on the order they belong to.

The Society of Jesus is another such religious order. But not quite. Set up by Ignatius Loyola, a Spanish former soldier, in 1540, the Order has over 12,000 Jesuit priests now, and the society is one of the largest groups in the Roman Catholic Church. Known as the "soldiers of Christ" after the military bearing of their founder (who discovered his vocation, it is claimed, after reading a book on the lives of the saints in a hospital when recovering from war wounds) the Order emphasizes education, particularly their belief in the importance of learning languages, and the need for missionary evangelism in the life of a priest.

The Jesuits are a military order, just like the Knights of Malta. But their activities revolve generally around intelligence gathering, propaganda, and covert operations, bordering on information warfare and psychological operations. Working in tandem and under the guidance of the global elite’s secret military leadership, of which the Knights of Malta are certainly among the most notable members, the Jesuits are usually tasked to convey selected information and indicators to specific audiences to influence their emotions, motives, objective reasoning, and ultimately the behavior of certain governments, organizations, groups, and individuals. In other words, they are taught to spy, to lie and manipulate others.

The history of the Society of Jesus is ripe with very many controversial facts. Jesuit Order became like a weathervane atop a roof, which has been turned by a different wind. For Jesuits, the papacy has no longer held any primacy of position. The corporate aim of the Society has long been to place itself and the Roman Catholic Church at the disposal of a radical and purely social and political change in the world, pretty often without reference to - indeed, in defiance of - papal strategy, policies, and aims.

There are many interesting facts about the Jesuits that make them a particularly conspicuous group of people, whose true interests and loyalties are very circumspect. Unlike diocesan priests, who can complete their studies in four or five years, Jesuits train for 12 years and only become ordained when they are in their thirties. Associated with the more liberal aspects of Catholicism, they are less likely than other groups, such as the Oratorians, to conduct mass in the old rite Latin form. On becoming a Jesuit, they also vow never to take ecclesiastical office, such as a bishopric, unless ordered to by the pope.

This last vow is one of the reasons why Pope Francis's election was particularly surprising. According to Brendan Callaghan, the master of Campion Hall, a Jesuit college in Oxford, many Jesuits thought they would never see one of their own in papal office, even if some, such as Pope Francis, had become archbishops.

The history of the Jesuits’ notorious opposition to papal power is well documented. The Jesuit Order, which was created to help the Roman Catholic Church to lead others in following the teachings of Jesus Christ, later became the Church's most insidious enemy, especially so after Vatican II.

The Roman Catholic Church has been in decline for the past four hundred years. After a thousand-year-long experiment the Roman institution had finally failed and had attempted a total invasion of political and social as well as economic and cultural fields of human activities. The 20th century has marked the end of that political and social activism of the Roman Catholics on their own. From now on, the remainder of the Catholic sojourn in this world, it seems, will be a service, but not to God or other people, under the guise of humanitarian goals. It will be a service to some darker powers.

The scandalous enthronement of a Jesuit on the Throne of Peter has become a logical conclusion of the earlier processes, triggered by the Vatican II, and itself marked the end of the Roman Catholic Church as an organization that represents purely religious values. Until recently, modernist (humanist) tendencies, which had been surreptitiously spreading through the Jesuit Order since the early 20th century, as well as any manifestation of heresy or disobedience among the Jesuits were brutally crushed by the hierarchy of the Order itself, because papal authority was still exercised in the Church.  With the resignation of Pope Benedict XVI that authority was removed completely.

The Jesuits had always operated like some sort of rebels under the papal radar, until the revolutionary situation that presented itself in the aftermath of the Vatican II. According to some critics, the Jesuits of the 1960s were a notable historical example of the Trojan Horse. They did everything they could to undermine the Papacy and the Catholic Church. Their policies of Modernism and Liberation Theology in Latin America had always been a priority before they resulted in blatant and scandalous disloyalty to the Pope.

But, until recently, there has been at least some kind of resistance on the part of the Pope against those diabolical forces. The beginning of the radical takeover of the Roman Catholic Church by the Jesuits and the forces behind them began with the death of Pope John Paul I. The confrontation between the Pope and the “Soldiers of Christ” had gone so far that judging from John Paul's memoranda and notes, unless there was a speedy reform of the Order, he had in mind the effective liquidation of the Society of Jesus.

Pope John Paul I planned to deliver a hard-hitting speech of warning to the Jesuits. He planned to deliver it to the international assembly of Jesuit leaders and Father General Arrupe at another of their General Congregations which was to be held in Rome on September 30, 1978.

The Pope never delivered that speech of warning. On the morning of September 29, after thirty-three days on the Throne of Peter, and one day before he was to address the Society's General Congregation, John Paul I was found dead in bed.

According to some experts, The Jesuit Order badly needed to be suppressed in the 1960s, but nothing happened then. After the death of Pope John Paul I the opposition to the Jesuits on the part of the papal authority has waned. 

Now that the Jesuit Archbishop of Buenos Aires Jorge Mario Bergoglio became Pope Francis, there is no papal authority left in the Vatican to oppose those tendencies, which are not only heretical but non-Christian, too. Because, technically speaking, there is no Pope in Rome, right now!

Christianity is not about the mythology of modern rationalism. It is about the conflict of Good and Evil. Now that the Vatican has been turned into a bureaucracy by the same diabolical forces that propose to reform the Roman Catholic Church through that one person who represents them, the two words - “Pope’s Revolution” - depict the current situation very accurately in that both of them are fake and each one of them is a lie!

As Jesus once pointed out: “Ye are of your father the devil, and the lusts of your father ye will do. He was a murderer from the beginning, and abode not in the truth, because there is no truth in him. When he speaketh a lie, he speaketh of his own: for he is a liar, and the father of it.” (John 8:44)

The Club

Mark Leibovich has written a book titled “This Town: Two Parties and a Funeral (Plus, Plenty of Valet Parking!) in America's Gilded Capital”. The book was intended to raise anti-Congressional sentiments.

According to the New York Times, the book is “not to ruin it for you, but: if you already hate Washington, you’re going to hate it a whole lot more after reading Mark Leibovich’s takedown of the creatures who infest our nation’s capital and rule our destinies. And in case you are deluded enough as to think they care, you’ll learn that they already hate you”.

Mark Leibovich quoted his former Washington Post colleague Henry ­Allen: ­“Washington feels like a conspiracy we’re all in together, and nobody else in America quite understands, even though they pay for it.”

Mark Leibovich intended his book to be read not only by those who already hated the United States Congress but also by those who already have a fair knowledge of that scandalous bicameral legislature of the federal government. In order to be able to fully appreciate the delicacies of Leibovich’s book, the reader has to be one of those political junkies who regularly watch the Sunday talk shows and other pundit platforms. Then the reader would be able to know most of the characters who swim through the narrative. Most probably, no one else would.

Delicious portrayal of vanity and runaway opportunism, the book could be categorized halfway between satire and a polemic. Although not an in-depth investigation into Washington’s abuse of power and excesses, it is said to be giving a panoramic view of the culture of Washington portraying it as a fertile soil for wide-spread corruption.

Mark Leibovich is a New York Times reporter and perhaps no other source does a better job attenuating the desired effect of the afore mentioned book than the New York Times itself in a piece published on July 25, 2013. Dubbed “Leibovich’s Congressional hall of shame”, the book was portrayed as a bold but honest account of people - Washington insiders, that is - who cynically enrich themselves with taxpayers’ money and “gleefully inhabit ethical no-worry zones and execute brisk 180-­degree switcheroos on any issue... as long as it pays”. According to some critical comments, those people always have a cynical smirk on their faces, laughing at the stupid people - everyone outside of the Beltway - who support their little aristocracy upon the Potomac ('The Club', as it is referred to).

It has been noted that the author does not take sides, politically. He shies away from exposing true corruption. Generally, the author is portrayed as a guy who is simply giving an honest account of what he had seen behind the curtains. As a political reporter, Mark Leibovich is disinclined to expose the true breadth and depth of the decadence of 'The Club' of which he is definitely a member.

Giving the readers only a few quick glances behind the curtain before closing it again, the author has nonetheless exposed the relationship between politicians and the media people who cover them. But the greatest attention is paid to the lobbying!

While writing mostly about the last several years, with much of the book centered upon the 2012 elections, Leibovich dedicated a lot of his attention to lobbying and lobbyists in the United States Congress. The New York Times points out that President Obama’s first year in office was the best year ever for the special interests industry, which earned $3.47 billion lobbying the federal government. Calling it the “arresting figure”, the New York Times cites Leibovich as well as The Atlantic emphasizing the fact that lobbying has now become one of the primary activities for “50 percent of senators and 42 percent of congressmen”.

Lobbying and the arrival of big money in Washington has become the major focus both of the Leibovich’s book and the New York Times’ critical acclaim of his book. The two has portrayed Washington as a culture that breeds irrevocably corrupt politicians and the constellation of enablers. A lot has been said about the proliferation of “formers” and pundits, who had turned Washington into a “Parliament of Whores, Continued.”

As it has been mentioned, Leibovich does not takes sides in his strangely provocative and intentionally depressing book. Leibovich does not make any recommendations for change, either. The book has been generally referred to as a well-written anthropological study of a specific tribe of politicians, with its own culture, language and social mores. The author plays the part of the anthropologist, who is simply observing but unwilling to judge.

In a very complimentary way, the New York Times does just that in its critical essay on the book. Christopher Buckley, in the final chapter of his recent article ‘A Confederacy of Lunches’ writes: “By the end, one is left thinking that our country would be so much better off if, after putting in their years of “public service,” all these people would just go home. Or just away.”

It seems, for some, the “Parliament of Whores” has become more than just a nuisance of America’s everyday politics. And the notorious lobbying of transnational corporate interests in the United States Congress has ceased to be just another feature of the local political landscape. The tragic proliferation of foreign-backed corruption and political intrigue, which has dramatically increased over the past twenty years, has turned out to be playing against the national interests of the United States of America.

It is well known that traitors and sellouts have no true political or national identity and are loyal only to the source of their biggest financial support. Perhaps, a sweeping political reform in Washington is a long shot, so far. But this book by Mark Leibovich and a characteristic response from the leading critics in the U.S. bespeak a growing tension in the relationship between ‘The Club’ and the American nationalists. If such a book were to become the first stone, the years, if not centuries, of infiltrating of foreign interests inside the American politics would be over within a decade or two. But, perhaps, it will take more than just another book before American citizens manage to make the “Citizens of the Greenroom” go home. Wherever it is.

An Asymmetrical Answer to the British Empire

May 17, 2013 issue of Executive Intelligence Review.

ANDREY FURSOV: An Asymmetrical Answer to the British Empire


April 13-14, Schiller Institute, Frankfurt, Germany.

The conference was devoted to the question of reviving Classical culture.



Transcript



Dear Colleagues:

First of all, I would like to express my gratitude to the organizers of the conference, who invited me to speak here.

I would like to start my talk with a quotation from the quintessential British imperialist, Winston Churchill, who, in 1940, wrote in a letter, that

    "Great Britain was fighting not against Hitler, and not even against National Socialism, but against the spirit of the German people, against the spirit of Schiller, so that this spirit would never be reborn."

But now we are here, at a conference which was organized by the Schiller Institute, and it is our kind of asymmetrical answer to the British Empire....

Crisis has become a code word of our time. But the question is—a crisis of what? We are told that it is a crisis of finance, it is a crisis of state, it is a crisis of education—so, it is a crisis of everything. But what does this mean, to be a crisis of everything? A crisis of everything means a systemic crisis. It is a crisis of the social system, and this social system is capitalism.

So, first, a crisis of capitalism, and only secondly, a crisis of civilization, mankind. But what is capitalism? Descartes used to say "define the sense of the words." My working definition is that capitalism is a complicated institutional system which limits capital in its own long-term and holistic interests, and ensures expansion in space, externalizing the crisis, and exploitation.

The last element is vital, because capitalism, like antiquity, like the slave system, is an expansively oriented system. When in the course of the evolution of capitalism, the global rate of profit was diminishing, capital used to carve out parts of known capital zones, and transform them into the capitalist periphery, the zone of raw materials extraction, and that of cheap labor. But in 1991, with the fall of the socialist camp, including the U.S.S.R., and with the start of semi-gangster type of capitalism in Russia, non-capitalist zones evaporated. Now capitalism is everywhere. It encompasses all the globe. Complete victory.

But every acquisition is a loss. Now there is no place to expand. Intensification of capitalism is the whole agenda. The problem is that capitalism is an extensively constructed system in principle. Several institutions—the nation state, civil society, politics, and mass education—limit capital's possibility to exploit the core of the system, in the way, or on the scale it does at the periphery. The institutions I have mentioned externalize exploitation, somewhat compared to the way Solon's reforms did in ancient Athens.
Lords of the Crisis Rings

I do not want to minimize the level of exploitation in the so-called highly developed countries, but there is a certain limit to it, or, to be more precise, there was in the period of 1945-1975. It is no coincidence that the French called this period "the glorious 30 years." I say "was," because since the 1980s, the dominant groups of the capitalist class have been dismantling these protected institutions, the sum, or rather the system of which, constitutes normal and sound capitalism, or its pillars.

During the last 30 years, we have been witnessing the fading away of nation-states, the squeezing of civil society, depoliticization of the political sphere, and deliberate primitivization and weakening of mass education, including higher education. In America, this process took place in the 1970s and '80s; in Russia, we are witnessing it now. But thanks to the socialist foundations, those who are trying to demolish our education are succeeding, but only partly. This liquidation is the essence of the so-called neo-liberal revolution, or rather, counter-revolution: counter not only to the main tendencies of the postwar 30 years, but also to the whole period of European history since the Renaissance.

It is not just a regression; it is counter-progress. It is deliberate counter-progress.

During the last 30 years, we have been living in crisis. And this crisis, the neo-liberal counter-revolution, is man-made; it is artificial, or it has been artificial, because it seems that at the beginning of the 21st Century, the crisis began to go out of control of its masters, of the "Lords of the Crisis Rings." We can identify this, indirectly, in the conflicts of different segments of the global elite, in the activities of their closed organizations, and in the statements of high functionaries.

Suffice it to recall what [IMF Managing Director] Christine Lagarde was saying in October in Tokyo, at the meeting of the IMF and World Bank, and what the essence of the report of the Morgan Stanley management in June of last year was.

The guiding document of the neo-liberal counter-revolution was the report "Crisis of Democracy," written at the request of the Trilateral Commission by Samuel P. Huntington, Brian J. Crozier, and Joji Watanuki, in 1975. The document is very interesting. The authors wrote that the only cure for the evils of democracy was not more democracy, but the moderation of democracy. The report argued that, for a democratic political system to function effectively, it usually required some measure of apathy and non-involvement on the part of some individuals and groups. They meant the middle class and upper groups of the working class.

The democratic surge, the report said, was a general challenge to existing systems of authority, public and private; and the main conclusion was that a diminution of public influence was needed. So, in fact, this document was a reaction to the rise of the middle class and working class, due to industrialization in the 30 postwar years. The solution was very simple: deindustrialization. The deindustrialization of the North Atlantic core, and an offensive against the middle class and working class. And we saw it in Thatcherism and Reaganomics.

Deindustrialization of the West, which began in the 1980s, ideologically has been under preparation for a long time, since the 1860s-1880s in Great Britain. In the 1950s and 1960s, the environmentalist movement was added to it. The environmentalist movement of the '60s was organized by the Rockefeller Foundation, and it was paving the way for future deindustrialization.

The same role was played by the youth culture and different minority movements, and, of course, by de-rationalization of thinking and behavior. The '80s saw the rise of irrational cults, the deterioration of mass education, and, of course, the supplanting of science fiction by fantasy. The Harry Potter series is a very indicative example, where we see the future, or a picture of reality, where there's no democracy, where there's a hierarchy, and where power is based on magic, not on rational choice.
The Project To Stop History

In fact, the neo-liberal counter-revolution, which organized the redistribution of incomes in favor of dominant groups, and at the expense of the middle class and working class, was part of a much greater geo-historic project, or plot, as you wish: the project to stop history. Because the redistribution of income, and de-democratization of society, demanded a civilizational U-turn, which I call the three Ds: de-industrialization, de-rationalization, and de-population.

This last plays an important role, not only from the economic point of view, or from the resource point of view. It is much easier to control 2 billion people than 7 or 8 billion. The de-population project is financed by the same structures which financed the ecology movement, etc.

The neoliberal counter-revolution was a crisis in itself, but it was intended to be a managed crisis. Yet, in the beginning of the 21st Century, the process seems to be going out of control, as I said; Hegel used to call such situations the perfidy of history.

So, we have a double crisis: one man-made and planned, and then, a new crisis, a chaotic one.

To deal with the crisis, one has to have will and reason, or rather, first, reason, to understand, and secondly, the will to put reason into action. In our case, reason is social science, but the problem is that social science, in its present condition, is not adequate to the challenges of our epoch. The main agent of social science is the expert, who knows more and more about less and less. And there is a de-theoretization of knowledge. Knowledge is becoming more and more empirical, statistical case studies without theory, without scientific imagination and so on.

First, the disciplinary net of the late 19th Century, which is our inheritance from the 19th Century—economy, sociology, and political science—in fact, doesn't capture social reality as a whole—only parts of it. The basic unit of analysis of sociology is civil society, but if that is shrinking, it means that sociology can tell us less and less about the world we are leaving and the world we are entering.

[The French historian] Fernand Braudel used to say: "Capitalism is the enemy of the market." Rather, capitalism is balanced between monopoly and market, but now we can see that transnational corporate monopolization is pushing the market away.

I would like to remind you about the research by Andy Coghlan and Debora MacKenzie, published in October 2011 on the site of the New Scientist. This group of scholars showed that 147 companies, 1% of all companies, controlled 40% of the world economy. This is very indicative. This means that the modern economy, whose basic unit of analysis is the market, conceals more than it shows. Politics and the nation-state are fading away, and this means that political science, with its basic units of analysis—politics and the state—not only cannot adequately conceptualize, but cannot even merely depict real power relations, especially on the global level.

Secondly, there is another serious problem with political science. Real power is usually secret or semi-secret, shadow power. Conventional political science has neither concepts nor methods, to analyze this type of power. The more democratic the facade of the western society was becoming in the 19th and 20th centuries, the less real power it had. This power was channeled into closed clubs, super-national structures, etc.

What I am saying is banal and trivial, but political science in its present condition cannot analyze real power relations. The integration of these structures as units of analysis in conventional political science will in fact blow it up.
Cognitive Intelligence Organizations

So, a new social science is needed, studying the real world, and not that which professed scholarship defines as real. A new social science with new disciplines, new concepts, a social force which will be able to create such a new type of scholarship, has the best chance to win in the 21st Century, or at least to undermine attempts to cut us off from our European legacy.

It is evident that a new scholarship can be created only by structures of a new type. Which organizations are analyzing reality today? Above all, these are scientific organizations and the analytical branches of secret services, but both are in deep crisis. Today, we are witnessing a crisis of both scientific organizations and secret services—their analytical branches. Scholarship appears not to be able to work with enormous volumes of information and feels awkward in analyzing informational streams. The gap between informational streams, including professional ones, and the standard level of a standard scholar is growing. Instead of scholars, as I said, we have experts who know more and more about less and less.

The whole picture reminds us of the situation of scholasticism at the end of the 15th Century: the miniaturization of research, case studies, and no universal lexicon among different spheres of knowledge. As for the analytical branches of the secret services, they seem to be unable to work in a world where almost all significant information can be found in open sources. And this transforms the whole business.

So, there is a need to create fundamentally new structures. I prefer to call them cognitive intelligence organizations. They must combine the best features of scholarship structures and those of the secret societies. Like the latter, they must analyze the real world, not the imaginary one, paying attention to certain indirect evidence. Social science usually neglects indirect evidence, which is, however, very important.

At the same time, like scholarship, they must concentrate on the laws and regularities of mass processes. Such structures must be not just analytical units, but also organizational weapons in the struggle for the future. I understand very well that it is much easier to pronounce such things, than really to create these organizations, but one must try.

Thank you.
       

               

Zealot

Reza Aslan has written a book titled “Zealot”.

According to R. Aslan, his book is about Jesus as an historical person, who was a peasant-turned-rebel, a typical uneducated political activist, resurging against Roman rule in Israel. He intends to portray Jesus as a Jewish national extremist of some sort. By calling himself a Messiah Jesus had made himself an extremist political opponent to Caesar. That, according to Aslan, was the main reason Jesus was killed for.

Naturally, Aslan discards all traditional Christian views on Jesus and considers them laughable. His main argument is that all Christian ideas of divinization as we know them would be alien to Jesus, now. Because Jesus was too simple to even grasp the concept of hypostatic union.

Let us see if it would be difficult for us to describe to Jesus the union of Christ's humanity and divinity in one hypostasis. The First Council of Ephesus (held in 431 at the Church of Mary in Ephesus, Asia Minor) recognized this doctrine, stating that the humanity and divinity of Christ are made one. Accordingly, the nature of Christ is made from two natures, human and divine, but it may be referred to as one in its incarnate state, i.e. in the person of Jesus, because the natures always act in unity.

That is how Christianity explains the relationship between the divine nature of God the Father and human nature of Jesus.

There are two major aspects of Judaism relating to the interaction between God and the universe (including Man):

1. God is too far away to interact with Him or even to know Him!

God is an absolute one, indivisible and incomparable being who is the ultimate cause of all existence. Jewish tradition teaches that the true aspect of God is incomprehensible and unknowable! YHWH is "The self-existent One" and "I will be that I will be". The name relates to God as God truly is, God's revealed essence, which transcends the universe. Elohim, God as manifest in the physical world, is "the One who is the totality of powers, forces and causes in the universe".

According to Jewish religious philosophy God is "God-as-God-is-in-Godself". God dwells in a place where there is no aspect anywhere to search or probe; nothing can be known of it, for it is hidden and concealed in the mystery of absolute nothingness.

2.  God is not man!

“God is not a man, that he should lie; neither the son of man, that he should repent: hath he said, and shall he not do it? or hath he spoken, and shall he not make it good?” (Numbers 23:19)

God is non-physical, non-corporeal, and eternal. Therefore, God is utterly unlike man, and can in no way be considered anthropomorphic. All statements in the Hebrew Bible and in rabbinic literature which use anthropomorphism are held to be linguistic conceits or metaphors, as it would otherwise have been impossible to talk about God at all.

People’s lives were heavily regulated by religious rules and precepts in Israel at that time but God was far away and had nothing in common with man! The distance between the rich and the poor in Israel was all too evident. Just as the distance between the God and man.

The reasons that the distance between the “haves” and “have-nots” existed in Israel or elsewhere was not purely political or economic. Jesus knew that if you want to see justice and harmony, and love in human society in general, you need to bring forth justice, harmony, and love from inside the man. The reason for inequality and injustice, and hate was in the mind of each single individual. The problems (economical, political, etc.) of the social body of humanity in general had their roots in the mind of the social body, i.e. the social consciousness as one entity.

There is no political means by which to change the social consciousness and bring about overall social justice, peace, and harmony. Various social experiments have proven that already many times. The only way to change the human society as a whole is to make its constituent members be of one mind so that together they could become the absolute one, indivisible spiritual (mentally, intellectually, morally) body even though they would remain separate as individuals.

Then they would become one entity with absolute properties, which are characteristic only of God. God had to be present with His people if He wanted His people to become one with Him! That meant Jesus had to overcome two most fundamental aspects of the Judaic thought. God was to be so close to His people that they would be able to see and touch Him, and learn from Him whatever wisdom He was going to give them. And there was to be such a close affinity between God and man that essentially God was to become man so that man could become God.

Jesus perceived the tragic state of human nature, as well as the human society, as a direct result of those tragic aspects of the Jewish religious thought at the time. God was so far from being comprehended by man and His nature so far away from the nature of man that there was no hope for humanity to ever be able to overcome its problems. And it was clear that those problems stemmed from this distance between God and man as well as from that insurmountable obstacle that lay between man and God, as it was presented and taught by the religious leaders in Israel.

Jesus was fully aware that that religious doctrine, which had been taught and guarded by kings, scribes and scholars in Israel, was not exactly what Moses had taught. Inventions and traditions were being added continuously which inevitably corrupted the meaning of the religious teaching, widely supported by the rich. It was that teaching, supported and preached by the Pharisees and Sadducees, that justified and exonerated the excesses of the religious, political, and economic practice in Israel. The religious Law turned Israeli people into slaves to their own kings and priests. But above all, it turned Israeli people into slaves to their own vices, which eventually separated and weakened them.

Israel was occupied by Rome. Roman emperor Tiberius had started his famous financial and taxation reforms that swept across the whole empire at that time. That was the reason that census was held, too. Israeli kings and priests were part of that process. They always profited from cooperating with the emperors, though. All the major burdens of the taxation and financial reforms in Israel were laid on the poor majority, naturally. That eventually led to an increasingly worsening drastic economic and social situation in Israel. The need for changes was clear. Unfortunately, the basic premises of the religious Law, backed up by the elite, blocked the way.

Certain drastic measures were needed and Jesus did just that. He brought about the change in his teaching that was needed the most and which diametrically contrasted with the basic tenets of the traditional Judaic religious thought. The traditional belief, which held that God was nowhere to be seen and was nowhere near like man, was destroyed by Jesus, who claimed that he was one with God and that every person, as long as he or she lived his or her life united in love with other people, could become one with God by being one with him, Jesus, in spirit (i.e. mentally, intellectually, morally).

“I and the Father are one”, (John 10:30). Jesus said those words when he was in the temple in Solomon's porch after the Jews had gathered around him and asked him if he was the Christ (Messiah). They wanted to get a clear answer (“tell us plainly”) and Jesus told them something they were not ready to digest at that time. He claimed to one with God!

The term God-man as a theological concept first appears in the writing of the Christian Apostolic Father Origen in the 3rd century AD: “- it being impossible for the nature of God to intermingle with a body without an intermediate instrument - the God-man is born”. Nonetheless, it would not be difficult for Jesus to understand what it means to be someone who brings together in his own person the two natures, which are completely incompatible, according to the Jewish priests.

Jesus himself claimed to be that "intermediate instrument"! He was the first man ever to equate man to God in a human person in such manner. The idea of the nature of God to be able to intermingle with the nature of man did not prevail in Israel. But it certainly did exist as an antithesis to the idea of the "unknowable, unreachable, and incomprehensible" God’s nature being so opposed to the nature of man. Therefore, such an idea would not be entirely novel to Jewish philosophical thought at that time. Albeit, it would be considered unacceptable and blasphemous from religious point of view. That is why the Jews wanted to stone Jesus when they heard him claim to be one with the Father.

That is why his disciples began to worship Jesus, as soon as they became convinced by the “miracles”, which he had performed. They saw Jesus as God! Everything Jesus said or did made people either love him and accept the truth of his words gladly or it made them hate him and reject Jesus’ words, because those words exposed the wrongdoers and criminals. Neither the deeds nor the words of Jesus as we find them in the Bible give us any grounds to suggest that he was uneducated or illiterate. Jesus was more than educated. He was divine!

Jesus certainly was not a “zealot”! He was not a fanatically committed person, as the notorious Fundamental Islamists are known today. And he was not a member of any Jewish movement that fought against Roman rule in Palestine at the time.

In every deed and word Jesus had shown that he was not pursuing any strictly political or social goals. He considered such activity superficial and primitive. Jesus had made it clear from the very beginning that he was not of this world and did not intend to play by the rules of this world. Jesus was a spiritual leader, not a political one. It took Jewish priests and lawyers a lot of effort and third party false witnessing to present Jesus as a rebel against the Roman rule and Caesar. But, even Pontius Pilate did not buy into it, when forced to pronounce death sentence to Jesus. If that unfortunate Prefect of the Roman province of Judea had not been so deeply involved in various financial schemes, of which the Sanhedrin was perfectly aware, perhaps he would not have been forced to kill Jesus.

The blame for murdering an innocent spiritual teacher and prophet lies with the Jewish political and religious leaders, though. They saw Jesus as a person, whose spiritual and prophetic activities challenged their authority on the one hand and on the other, could be misunderstood in Rome as an attempt on the part of the Sanhedrin to subvert the financial reforms, initiated by the Roman Emperor Tiberius. This way or the other, it could have undermined the financial activities of the Temple in Jerusalem.

At the core of the political conflict surrounding Jesus Christ is the principled stance that Jesus had taken regarding the financial activities in and around the Temple of Jerusalem. The "Cleansing of the Temple" story occurs in all four canonical gospels of the New Testament. The Temple was functioning essentially as a central bank in Jerusalem and was taking an active part in Roman financial reforms. The priests in Jerusalem operated as the principal financial and banking elite in Israel and used the traditional elements of the religious cult in Jerusalem as a major source of revenue.

Jesus Christ acted first of all in the interest of the ordinary Jewish people, as well as the poor people the world over, but not as a political figure. His purely humanitarian activities and his spiritual (moral and intellectual) teachings created such a great following that it began to jeopardize the holiest of holies of the Israeli society, i.e. the financial monopoly of the Temple of Jerusalem. That was the final straw that decided the fate of the prophet from Nazareth as Jesus was commonly perceived. Just as JFK was killed back in 1963 shortly after he had begun printing US Government Dollar bills, which were supposed to gradually oust the Federal Reserve notes, so Jesus was killed as soon as the priests of the Temple of Jerusalem began to see him as a potential threat to the normal course of their financial operations in Israel and around the Roman Empire.

Jesus Christ is not God for people like Reza Aslan. That is why they do not care to learn about the message that Jesus brings us, even as a "prophet". Most certainly, the author of the book has nothing to say about Jesus' message.  
You cannot get the message if you disregard the messenger.

Сознание, мышление и физическая реальность

Как известно, в рамках философии сознания, предметом изучения которой является природа сознания, рассматривается так называемая проблема соотношения сознания и физической реальности, то есть тела. Существование этого противопоставления стало возможным благодаря влиянию схоластики на немецкую классическую философию, в результате которого утвердилось мнение, что мир состоит из двух родов субстанций: материальной и духовной.

В действительности, не существует проблемы взаимоотношения между сознанием и телом. Сознание как объективная действительность не существует, хотя иллюзия существования сознания как реальности, данной нам в ощущениях, присутствует. Ощущения, как отражение действительности, осмысливаются нами определенным образом и превращаются в иллюзорные образы. Эти образы не существуют в объективной действительности, но существует мышление как высшая функция этой действительности.

Мышление - это высшая ступень человеческого познания. Мышление позволяет получать знание о таких объектах, свойствах и отношениях реального мира, которые не могут быть непосредственно восприняты на чувственной ступени познания. Формы и законы мышления изучаются логикой, механизмы его протекания - психологией и нейрофизиологией.

Мышление появляется на определенной стадии развития нервной системы в процессе усложнения процесса реагирования на внешние стимулы. Сознание, как форма отражения объективной действительности, а также как состояние психической жизни индивида, есть результат эволюции нервной системы высших млекопитающих.

Человеческое сознание является высшей формой отражения действительности и получает свое развитие благодаря развитию общественных отношений, а социум становится естественной средой его эволюции. Сознание, как состояние психической жизни отдельного индивида или общества в целом, определяется, в конечном счете, состоянием нервной системы человека, одним из органов которой является мозг, важнейший орган центральной нервной системы и продукт ее эволюции.

Благодаря мышлению, мы способны воспринимать внутренние образы, составляющие структуру сознания, в качестве дополнительных стимулов, которые воспринимаем наравне с внешними стимулами. В нашем сознании образы отраженной внешней объективной действительности воспринимаются как новая объективная реальность, которую мы интерпретируем как “моя душа", как наше собственное “Я"!

Мышление порождает субъективную идеализацию сознания. Возникают дополнительные образы, непосредственно не связанные с внешней действительностью, но воспринимаемые нами в качестве дополнительных внешних стимулов. Отсутствие во внешнем мире стимулов, непосредственно порождающих эти образы, приводит к ощущению, что эти образы существуют самостоятельно.  Появляется мир идеальных образов сознания, живущих своей, не зависимой от нашего внешнего мира, жизнью. Отсюда проистекает идея "сознания" как субстанции, противостоящей физическому телу.

Сознание ошибочно превратилось в объект изучения философии, поскольку воспринималось как часть некой объективной реальности, как отдельная субстанция (духовная). Такое восприятие психической жизни - иллюзия! Объектом естественнонаучного исследования может быть мышление, но не сознание как таковое. Именно мышление, в отличие от сознания, поддается действительно научному анализу.

Любые философствования и спекуляции вокруг человеческого сознания являются, по сути, не научными. Когда дело касается изучения человека и его умственной деятельности, научным может быть исключительно исследование мышления как функции нервной системы, достигшей определенного уровня развития в процессе эволюции органов, задействованных в отражении окружающей действительности и познавательной деятельности.

Говоря об уровне развития индивидуального или общественного сознания, следует иметь в ввиду состояние психической жизни индивида или общества, достигшей определенного уровня в процессе развития общественных отношений.

Иными словами, сознание может быть предметом изучения, в лучшем случае, социальной психологии, а мышление - всех естественных наук, в том числе, нейрофизиологии. По поводу сознания можно только спекулировать, а мышление поддается детальному анализу. В конечном счете, сознание остается умозрительной категорией, а мышление определяется качественными и количественными характеристиками мысли.

Мысль становится исключительной и загадочной субстанцией, которая начинает противостоять не только телу как субстанции физической, но всему природному миру как субстанции материальной. Человеческая мысль, выросшая из природы материального мира, теперь приобретает такую силу, что способна действовать, преодолевая законы породившей ее природы.

Здесь налицо противостояние не эфемерного сознания нашему физическому телу, а проблема взаимоотношения между двумя явлениями объективной действительности: мысли и тела!

БОГОСЛОВСКАЯ НАУКА

Православное богословие как наука в России отсутствует!

Как известно, сегодня в нашей стране едва только начинают проявляться очертания православной богословской науки. В настоящее время Русская Православная Церковь занимается восстановлением богословской школы на прежнем, дореволюционном, уровне. Уже можно говорить об определенных достигнутых успехах в деле восстановления духовного образования, но само по себе богословское образование не является богословской наукой.

Об этом важно помнить, когда речь заходит об открытии в отдельных высших учебных заведениях кафедры теологии, поскольку многими это воспринимается, как посягательство Церкви на традиционно светский характер государственных учреждений в нашей стране. В основном, споры ведутся вокруг вопроса, насколько необходимо и в какой степени будет востребовано духовное образование в таких учебных заведениях, как, например, Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования Национальный исследовательский ядерный университет «МИФИ» (НИЯУ МИФИ).  Это - первый российский национальный исследовательский университет. Он образован на базе Московского инженерно-физического института 8 апреля 2009 года. Университет состоит из собственно МИФИ и двадцати с лишним обособленных структурных подразделений по всей стране.

Кафедра теологии была открыта в МИФИ в октябре 2012 года. Ее возглавил митрополит Волоколамский Иларион, являющийся председателем Отдела внешних церковных связей, председателем Синодальной библейско-богословской комиссии, ректором Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых Кирилла и Мефодия.

Кафедра теологии в МИФИ (кафедра № 86) не ориентирована на подготовку теологов! Теологов у нас некому готовить. Как заявил проректор Общецерковной аспирантуры и докторантуры РПЦ протоиерей Владимир Шмалий, курирующий работу кафедры, кафедра теологии в МИФИ является подразделением общегуманитарного блока, которое предлагает студентам ряд курсов по выбору и не вмешивается в работу других кафедр.

Иными словами, Церковь пришла в МИФИ не для того, чтобы осуществлять “насильственное кормление” студентов духовной пищей! Напротив, Церковь пришла в университет, чтобы получить недостающее образование, необходимое для становления православной богословской науки. Церковь пришла в университет, чтобы учиться!

В контексте взаимодействия Церкви и государства, создание кафедры теологии в высших учебных заведениях - это лишь один из аспектов системной организации диалога между богословием и другими научными дисциплинами. К сожалению, этот диалог протекает довольно трудно. Теология (богословие) в современном обществе воспринимается не однозначно. Место православного, как и “инославного”, богословия в современном научном мире оказывается довольно спорным. Иногда выше упомянутый диалог называют диалогом между богословием и наукой, словно сама теология не является наукой, наравне с другими направлениями познавательной деятельности.

Теология зачастую воспринимается как лженаука или, в лучшем случае, как недонаука. Астрология, алхимия, магия считались полноправными науками в свое время. Потом они ушли в сферу народных суеверий и теоретических предрассудков. По мнению многих современных людей, теология постепенно движется в том же направлении, поскольку в современном общественном сознании богословие перестает восприниматься как отражающая реальную действительность система знаний о закономерностях в развитии природы, общества и мышления и о способах планомерного воздействия на окружающий мир.

Как известно, функция науки заключается в выработке и теоретической систематизации знаний о действительности. Непосредственной целью любой науки является описание, объяснение и предсказание процессов и явлений действительности на основе открываемых наукой законов.

Богословие, как и другие направления познавательной деятельности, призвано формировать и развивать наши представления о закономерностях в развитии природы, общества и мышления. Природа, общество и мышление являются объектом изучения для теологии, как и многих других научных дисциплин, которые нам хорошо известны. Такими научными дисциплинами являются, например, физика, химия, биология, антропология, психология, социология, культурология, нейробиология.

Как система знаний о способах планомерного воздействия на окружающий мир, наука включает в себя естественные, общественные, гуманитарные и технические науки. Научный подход к изучению окружающей действительности зародился в древнем мире и в ходе исторического развития наука превратилась в важнейший социальный институт. Как социальный институт, наука выполняет функцию производства, накопления, распространения и использования новых знаний.

В этой связи возникает несколько вопросов к богословию как науке. Какое место сегодня занимает или может занять богословие в таком уникальном социальном институте, как наука? Какой вклад вносит или может внести богословие в развитие системы наших знаний о природе, обществе и мышлении? Какие способы планомерного воздействия на окружающий мир предлагает теология как наука?

Принимая во внимание тот факт, что мы все еще очень мало продвинулись в направлении воссоздания в РПЦ научно-богословской школы и традиций академической научно-богословской работы, ответить на эти вопросы будет довольно сложно. Но от этих ответов зависит ответ на другой вопрос, в частности, поставленный 7 февраля 2000 года на конференции "Православное богословие на пороге третьего тысячелетия": в каком состоянии находится сегодня богословская наука в Русской Православной Церкви?  Как отметил Митрополит Минский и Слуцкий Филарет, Патриарший Экзарх всея Беларуси, Председатель Синодальной Богословской комиссии в своем докладе “Оценка состояния и перспектив развития современного православного богословия”, с этим вопросом связаны и две других темы: какой должна быть богословская наука в Православной Церкви и что конкретно необходимо сделать для ее воссоздания.

Но прежде, чем приступить к рассмотрению этих вопросов, следует еще раз уделить внимание главному вопросу, который невольно напрашивается и напрямую связан с теми несколькими выше приведенными вопросами, обращенными к богословию как науке, а именно - нужна ли, в принципе, теология как наука в 21 веке? Может сам термин “богословская наука” это уже оксюморон? Не является ли стремление возродить теологию попыткой со стороны современных государственных органов управления в России и РПЦ совершить экзистенциальный скачок “назад в будущее”?

По мнению митрополита Тульского и Ефремовского Алексия, которое он озвучил 26 февраля 2013 года в своем приветственном слове к участникам V-ой Международной научно-практической конференции «Православная теология в современной России: основные цели и задачи», теология - это “культурный императив для общества, которое многие десятилетия было насильственно отторгнуто от веры как уникальной сферы человеческого бытия, это, скорее противоядие от распространения в обществе религиозного радикализма, нигилизма, невежества и вседозволенности, приводящих к терроризму, экстремизму, иным социальным потрясениям”.

В этом контексте потребность в богословской науке объясняется необходимостью формирования в общественном сознании духовно-нравственных ориентиров. Преподавание теологии здесь приравнивается к преподаванию “нравственных дисциплин” с учетом национальной и культурной традиции народов, стремящихся “обрести, в том числе, нравственную основу, смысл жизни”.

Утилитарный подход к теологии как “нравственной дисциплине” объясняет, по мнению митрополита, создание в Туле Совета по теологическому образованию и создание кафедры теологии в высших учебных заведениях. Именно такое поверхностное отношение к богословию приводит к мысли, что “диалог между богословием и наукой – одна из важнейших задач как Церкви, так и научного содружества и общества в целом, а значит и взаимодействия Церкви и государства”.

Вместо того, чтобы возрождать и развивать богословие как науку, предложено под видом теологии продолжать привычную образовательную деятельность в рамках того богословского образования, которое, в принципе, богословской наукой не является. При таком поверхностном и безграмотном подходе невозможно говорить о каком бы то ни было "восстановлении" или "возрождении" богословской науки или ее "раскрытии" или "совершенствовании". Если же исходить из того, что в Русской Православной Церкви сегодня нет никакой богословской науки вообще, а есть лишь закосневшее и отсталое богословское образование, и поэтому богословская традиция должна быть воссоздана заново, то всякие разговоры на тему преподавания теологии в высших учебных заведениях с расчетом, что это поможет государственным правоохранительным органам бороться с проявлениями религиозного радикализма, нигилизма и невежества, есть не более, чем очередная уловка чиновников от Церкви создать знакомую нам по советскому периоду видимость работы.

Цель, которую в данном случае преследуют расплодившиеся в последнее время бюрократы РПЦ и аффилированные с ними работники госучреждений, можно сформулировать словами из доклада одного митрополита: “Необходимо скорейшее решение вопроса о внесении теологии в номенклатуру специальностей научных работников, а также разработка и принятие плана организационно-финансового обеспечения теологического вузовского образования”. Особое внимание, скорее всего, уделяется вопросам “организационно-финансового” обеспечения! Финансовое обеспечение, как правило, является основной целью профессиональной деятельности профессиональных бюрократов, в том числе, церковных.

Вопросы, связанные с открытием кафедры теологии в высших учебных заведениях, следует рассматривать не столько с точки зрения преподавания там основ богословия для местных студентов, сколько с точки зрения получения естественно-научных знаний будущими теологами (богословами). Церковь не может жить и развиваться без богословской науки. Без научного подхода Церковь превращается в политтехнологический инструмент государственной системы управления и контроля. В значительной степени упадок отечественной богословской мысли в течение последних нескольких столетий привел РПЦ к деградации и внутреннему духовному распаду. На место этой внутренней духовной пустоты семинаристов 19 - 20 веков пришли марксистские революционные идеи, носители которых, в конце концов, насильственным образом логически завершили четырехвековой процесс разрушения РПЦ как государствообразующего института Российской Империи.

Главная причина разрушения РПЦ - упадок богословия как науки! За время советского периода Россия в исторически кратчайшие сроки превратилась из страны преимущественно аграрной в одну из передовых в научно-техническом плане держав. Богословие как наука за это время практически перестало существовать. Последние двадцать лет ознаменовались стремительным переходом России от так называемого советского общественного уклада к так называемому капиталистическому. “Так называемыми” оба эти общественно-экономические и идеологические системы являются, прежде всего, потому, что многие общественные науки, порожденные информационно-пропагандистской машиной капиталистического мира, за последние двадцать лет пришли в упадок, вслед за самими капиталистическими странами, также переживающими эпоху бурных общественно-политических и экономических перемен.

Перемены, происходящие в развитии общественных отношений как в России, так и в мире в целом, происходят быстрее, чем общественное сознание успевает сформулировать для них приемлемое для больших людских масс идеологическое обоснование. Отсутствует единая мировоззренческая платформа, благодаря которой относительно большие социальные группы могли бы объединиться в своей мировоззренческой оценке происходящих сегодня в разных уголках земли военно-политических, общественных и экономических событий.

В этой ситуации, когда происходит стремительная смена эпох и целые миры и цивилизации прекращают свое существование в относительно короткое время или претерпевают существенные цивилизационные преобразования, единственным наиболее твердым мировоззренческим основанием, на котором большие социокультурные образования сохраняют свою идентичность и продолжают развиваться единым организмом, является традиционная народная (то есть языческая, от древнеславянского слова “языцех” - языки, народы) или религиозная система взглядов и ценностей.

Как правило, народные верования и религиозные взгляды являются наиболее древними элементами мировоззренческих и ценностных установок любого этноса, народа или нации. Эти верования и представления лежат очень глубоко в сознании человечества и составляют одни из наиболее глубоких духовных пластов человеческого опыта. На фоне этих более глубоких мировоззренческих плато современные бурные события выглядят более упорядоченными и предсказуемыми, поскольку основные паттерны развития современных общественных отношений становятся более различимы.

Богословие, если оно соотносится должным образом с современным состоянием и уровнем развития общественного сознания, в том числе в отношении усложнения и систематизации знаний, полученных в процессе изучения окружающей действительности, становится своего рода хранилищем наиболее древних выводов и умозаключений, касающихся законов развития природы, общества и мышления. Богословские положения, как более глубокие и незыблемые слои мировоззренческих установок, приобретают особую ценность в периоды политической нестабильности, но могут быть полезны, и даже незаменимы, только, если они соответствуют современным естественно-научным знаниям.

Богословие может называться наукой, если владеет категориальным аппаратом современного уровня познания окружающей действительности, в том числе, начиная с определенного этапа развития человечества, естественно-научного мировоззрения. В противном случае, богословские взгляды будут восприниматься как сказки и фантазии, не имеющие ничего общего с реальной действительностью. Теология как особый социальный институт ценна своей связью с современной действительностью и утрачивает свою общественную ценность, когда перестает развиваться как наука.

Следовательно, богословская наука нужна, но не как дополнительный инструмент непосредственного информационно-пропагандистского воздействия на отдельные слои населения в плане морально-нравственного воспитания российских граждан. Если подходить к вопросу возрождения и развития теологии с такой точки зрения, то научности в ней будет не больше, чем ее было в немецкой классической философии, английской (буржуазной) политической экономии и французском утопическом социализме. В этом случае новоиспеченную православную богословскую науку ждет та же участь, которая постигла так называемый научный коммунизм.

Теология развивается исключительно как фундаментальная наука, которая стоит выше всяких идеологий, поскольку изучает объективные законы развития природы, общества и мышления. Но здесь мы сталкиваемся с иной трудностью: существуют затруднения в определении самого понятия богословия, в том числе, "святоотеческого богословия". То есть необходимо, для начала, решить более общую задачу определения того, что такое богословие как наука, каков его метод и характерные особенности.

Как было отмечено на конференции "Православное богословие на пороге третьего тысячелетия" 7 февраля 2000 года, не решенными остаются вопросы соотношения богословия и вероучения, значения научной полемики с западной богословской мыслью, а также - значение критической роли богословия в отношении существующих в рамках церковной жизни частных преданий. Последнее особенно важно с точки зрения реализации критической функции богословия в процессе его духовно-интеллектуальной деятельности. Как отмечал в свое докладе митрополит Минский и Слуцкий Филарет, в Церкви “именно богословие выполняет пророческую функцию, напоминая верующим о том, к чему призвал их Господь”.

Восстанавливать богословскую науку необходимо с пересмотра самого определения богословия и отделения чистого, то есть, фундаментального (системного) богословия от тех его произвольных частей, которые относятся к изучению исторического, нравственного и пастырского аспектов развития церкви, вероучения и прикладных аспектов культовой деятельности, в том числе, включающих в себя литургику, гомилетику, катехитику.

Главным свидетельством отсутствия собственно богословской науки в настоящее время выступает, в частности, тот круг вопросов, который оказывается в центре внимания выпускников Московской Духовной Академии. Достаточно взглянуть на список тем кандидатских диссертаций, которые были успешно защищены выпускниками МДА в 2012 году, чтобы понять, что никто не занимается фундаментальными богословскими вопросами. Практически, все десять работ, авторы которых признаны достойными степени кандидата богословия, посвящены чисто историческому аспекту развития церкви, религиозной философии или богословского языка.

Такие же или похожие темы кандидатских диссертаций могли бы выбрать студенты исторического или филологического факультетов любого другого ВУЗа. Исключение составляет наименование темы лишь одной диссертации: “Феномен совести в православном богословии и русской религиозно-философской традиции”, но, скорее всего, уклон в ней сделан в пользу опять-таки истории развития религиозно-философской мысли. Возможно, для подавляющего большинства преподавателей и священнослужителей-выпускников МДА, тот круг проблем, который был затронут ими в процессе обучения, вполне достаточен, но подготовкой настоящих ученых богословов (теологов), по крайней мере, судя по темам кандидатских диссертаций, защищенных в прошлом году, там все еще не занимаются.

Возможно, даже в стенах такого учебного заведения, как МДА, теология не воспринимается в качестве науки в полном смысле этого слова, а ее связь с реалиями настоящего представляется весьма призрачной и далеко не такой важной, как это было принято считать 400-500 лет назад в христианском мире.

В конце 19-го начале 20-го веков, когда в России марксистское учение было еще под запретом, в духовных семинариях спонтанно возникали кружки, где изучали марксистскую теорию, читались лекции на научно-атеистические темы. Опустевшее место в сердцах и умах семинаристов занимала новая вера, вера в марксизм и науку. К концу 20-го века, когда вера была еще под запретом, в высших научно-исследовательских учебных заведениях страны спонтанно возникали кружки, где изучали религию, читали факультативные курсы на религиозно-духовные темы.

Так было и в МИФИ, где, как утверждают его выпускники, философия квантового мира лучше уживается с христианской антропологией, нежели с господствующей в современной науке парадигмой "объективной реальности". Именно в МИФИ, известного своими научными традициями и обилием мыслящих людей, наиболее возможной представляется синергия религиозного и научного подходов к оценке и описанию сегодняшней действительности, а также решению мировоззренческих проблем, лежащих на пересечении физики и теологии. Благодаря присущей МИФИ особой культуре научной мысли, теология способна получить там недостающие ей живительные соки того духа естественно-научного подхода, который может превратить “богословие” в богословскую науку. Как заметил один из выпускников МИФИ, если идея с кафедрой теологии на деле окажется, всего лишь, попыткой чиновников от РПЦ открыть в этом университете новую кафедру "научного коммунизма", то едва ли она там приживется.

Истерия, поднятая вокруг факта открытия кафедры теологии в МИФИ, нагнетается, скорее всего, не из опасения, что богословская мысль подавит творческий настрой мысли научной, а по причине нежелания видеть богословскую мысль ожившей и поднявшейся до уровня богословской науки, благодаря непосредственному влиянию на нее со стороны научной мысли. Между тем, общий результат от взаимного влияния естественно-научной и богословской мысли может превзойти сумму сложенных эффектов и по-настоящему оживить теологию. Суммой этого слияния должна быть именно богословская наука!

Физика и теология подошли к некой критической точке в своем развитии в рамках принятых до недавнего времени соответствующих научной и религиозной парадигм.  Существует множество явлений, на которые как богословы, так и физики просто закрывают глаза, поскольку не в состоянии самостоятельно, то есть в рамках привычной богословской или естественно-научной парадигмы, объяснить эти явления. Ученые-физики, чей авторитет неоспорим и которые не боятся, что их обвинят в причастности к лженауке, позволяют себе говорить об этих проблемах. Ученые-богословы, чей авторитет неоспорим и которые не боятся, что их обвинят в ереси, также позволяют себе говорить на эти темы. Но смещение в мировоззренческой парадигме не возможно без слияния и взаимного обогащения естественных наук, в том числе, физики с ее квантовым миром, с одной стороны и теологии, с другой.

В частности, подобная синергия может позволить продвинуться в познании механизма процесса творения вселенной, приступить к изучению такого важнейшего явления природы как воля человека и осознать всю глубину и сложность характера и свойств материи, времени, человеческого мышления.

Критерии дозволенного и недозволенного в процессе сенсорного и экстрасенсорного общения также получают свое новое смысловое и морально-этическое наполнение, если последовательно рассматривать эти явления в свете нового знания. Это знание является суммой всех знаний, когда-либо полученных человечеством.